Я и раньше слышал о том, что Эстафета продолжается. Эти слухи ходили, еще пока шла Олимпиада. И когда она закончилась, поговаривали. Подхватил Огонь, убежал не в ту степь, а поди разберись, где та, где не та. Степь большая. Ответственные лица, конечно, замнут. Вытащат из рукава джокера — запасного с факелом, отчитаются: вот, пробежал, донес, передал, кому следует. Работаем, работаем, девочки.
А тот так и бежит, глазами вращая, ищет, кому б передать. А власти скрывают.
Теперь я и сам могу подтвердить: да, скрывают, да, бежит, вращая, из последних сил, на последнем издыхании.
Сам видел, прицепился один — едва ноги передвигает.
Я — на службу, он рядом топочет, пыхтит.
— Возьми, — говорит. — Ну, возьми.
Я ему:
— Да отъебись ты, — а он рядом топочет, а люди смотрят. Он мне:
— Возьми… Господом Богом молю, — и словно ко мне тянется, и словно взлетает. А потом падает, падает — и как бы на меня, а в нем центнер, не меньше. Грузный мужчина, сразу видно, уважаемый человек. И как-то ноги у меня подкашиваются, я стараюсь его удержать — и сам уже падаю, и факел у меня в руке, а уважаемый лежит, взгляд стеклянный, и рана красная на груди — и да, погоня, лишних в Эстафете отстреливают, и по мне уже прицельный огонь. Вон они в униформе мелькают за стенкой, и проблесковые маячки, и сирена. И вот я уже бегу, и сам факелоносец.
А проблема в чем. Я, извиняюсь, на службу шел. У меня супругу, мне деньги в дом нести, а не принесу — огребу от супруги-то. Прошу прощения за подробности. Такова жизнь. Тут, конечно, не до факелов и не до Эстафет. А без службы нет денег, нет денег — путь домой заказан.
Вот и беги. Надейся хоть кому передать. Ха-ха, нашел дурака. Э-э, брат, да за тобой погоня. А полиции сдаться, думаешь, не пробовали? Пристрелили одного бедолагу, так полицейский схватил факел, сказал, что тот теперь — вещественное доказательство, и только его и видели.
Невеселые дела, конечно. Едва оторвался от погони — а куда бежать? О службе и речи нет. Пробегал весь день по окраинам, пока светло. Как темнеть стало, прокрался домой. Думал, жена, близкий человек, может, войдет в положение, посоветует что, утешит. А та сразу просекла, что что-то неладно:
— Факел? Зачем факел? Всякую дрянь в дом тащишь! — и видит же, что исключительные обстоятельства. В самом деле, зачем в доме факел? Он коптить будет, ремонт в пизду. Для жены это важно.
Кровь опять же. Как уважаемый навалился, пока выбрался из-под него — весь перемазался. А жена видит: явные нелады с законом. Так и не пустила, сука.
Пришлось всю ночь бегать. Хорошо, физическая нагрузка, не так холодно. И все же нет-нет да подумаешь, закрадется мысль: нет чтобы летом Олимпиаду устраивать. А вьюга снегом в морду, и ноги несут едва…
И всю ночь вот так. И весь день следом, и не один, не два. А где бежать? Кругом пространства, степь, леса, болота. Стремно в болота зимой. Так и шарился по окраинам, людей пугал.
Брошенный завод, пустые окна в сугробах, арматура пучками топорщится. Ни одного тебе фонаря. Идешь, никого не трогаешь. Мечтаешь о том о сем, нос в воротнике от ветра прячешь. А тут огонек словно по кочкам — и приближается. И ведь поздно заметил, размечтался — не спрятаться теперь. А тут уже я собственной персоной. Стремно? Еще как. Да я сам на чьем хочешь месте обосрался бы. И был бы возмущен происходящим.
То есть, я хочу сказать, я и сам понимаю страхи и негодование, вызванные лично мною. Так что и полицию вызывали, всякое бывало. Только я уже тю-тю, бегу себе дальше.
Но вот что получается: чем дольше я бегал, с Огнем-то, тем больше, я стал замечать, люди меня стыдились.
Пугались, конечно, сперва. Вскрикивали даже. Но потом эдак отводили глаза, шли себе дальше. Я уж и заговорить пытался. Мне бы кому факел передать. На хитрость шел: вижу, идет, сигарету мнет — значит, закурить хочет, огоньку ищет. И тут я со своим факелом. Тот шарахается, сигарету роняет, взгляд прячет, знать ничего не знает. Только его и видели.
И как-то вдруг даже понятно, что не просто так отводят. А стыдятся — меня стыдятся, что я вот тут им явился, весь пленэр их блядский, заснеженный испортил. И себя немного стыдятся: как же, я своим примером являю им что-то, укором бегу, а они не понимают, не хотят понимать.
И уже жена — ей-то вдвойне горше, я же супруг ейный. И до чего я себя довел. Ее до чего довел, что ей стыдно людям на глаза. Уж как она меня домой звала, упрашивала. Только чтобы я факел бросил. А как я его брошу — ценная же вещь. Только передать если.
— Возьми ты, — говорю. — И делай с ним что хочешь.
— Нет-нет, — отвечает. И горько плачет.
декабрь 2013